Интервьюер:
Аллавердян Валерий Владимирович – инженер-механик, экономист, эксперт по инвестиционным проектам, автор книг «Инвестиционный Консалтинг» и «Оценка информации (Знаний)».
— Олег Георгиевич, здравствуйте! Знакомы мы с вами давно, но вот в качестве интервьюера я никогда не выступал. Сегодня, мне представился случай позадавать вам разноплановые вопросы. Вопросы, связанные с российским аналитическим сообществом и российской аналитикой в целом. Этакий срез.
Вопросы, связанные с т.н. «Большими Процессами». Вопросы, завязанные на развитие человечества в целом, начиная с технологий и заканчивая социальным обустройством общества. Хочется так же поинтересоваться, как обстоят дела с написанием книги «Аналитика невозможного» коллективом авторов, к которым отношусь и я. Предлагаю начать с аналитического сообщества и российской аналитикой в целом. Что происходит с российской аналитикой и какие интересные тенденции и тренды заметны невооруженным взглядом? Несмотря на растущее количество аналитических центров не видно новых ярких личностей, раскрученные аналитики «несменяемы», а часть из них можно назвать «фантазёрами». Не видно «сбывающихся прогнозов» и интересных идей, картина мира не стала более чёткой. Что происходит в аналитическом сообществе? Как бы вы охарактеризовали происходящее?
— Смотрите, когда мы говорим об аналитике, мы говорим об определенном очень разнородном массиве исследований, разработок, проектов и всего остального. Аналитика сталкивается с нехваткой первичных данных и ограниченным пониманием связей между этими данными. Второе ограничение – информационно-пропагандистский контекст, в который погружены многие аналитические разработки – они обычно ведутся в рамках определенных установок. Это и понятно – знания влияют на процессы и аналитика неявно подталкивает к определенным решениям. Аналитика спецслужб в этом отношении находится в чуть более выгодном положении, поскольку имеет дело с более объемным массивом информации и материалов.
Гражданская аналитика зачастую, вместо того чтобы анализировать реальные процессы, часто скрытые от внешнего взгляда, подменяет ситуацию теми или иными схемами. И именно поэтому аналитическое сообщество очень разнородно: от тех, кто пытается создать какие-то свои схемы и накладывает их на ограниченный массив первичных данных, до тех, кто действительно улавливает реальные тенденции.
Часто считается, что аналитика должна дать какие-то четкие прогнозы, но это не совсем правильно, потому что аналитика скорее улавливает взаимодействия разных сил, а результаты взаимодействий не всегда могут быть предсказуемы.
Процесс, который мы наблюдаем (например, политический процесс), это не тот процесс, который можно просчитать детально по отдельным наблюдаемым нами шагам.
Сейчас мы не видим тех событий, которые потом возникнут неожиданно, события, которые именуются черными лебедями, не видим скрытых факторов, которые действуют, хотя и ускользают от анализа и не вписываются в фундаментальные схемы.
Часто выдается за «аналитику» просто продление наблюдаемых тенденций, но наиболее интересные вещи – это те, которые в схемы и прямолинейные прогнозы не укладываются. Вот мы прошлый раз говорили об «аналитике невозможного», идея которой заключается в том, чтобы выделить именно те события, которые находятся за пределами видимых тенденций, но которые время от времени проявляются. И если мы создаем набор таких виртуальных возможностей, то некоторые из них начинают проявляться и в наблюдаемой реальности. При этом у нас расширяется понимание идущих перед нами процессов.
Но самое главное в аналитике даже не прогнозы, а выявление точек воздействия на процессы, когда становится понятно, как на них можно воздействовать и получать заданные результаты.
— В нашем последнем интервью касающегося проблем «чипирования и чипизации» затрагивающем разные стороны человеческой деятельности вы упомянули термин «Большие Процессы». Не могли бы вы остановиться на нем подробнее? Какие процессы вы подразумеваете под этим термином и не могли бы вы привести несколько примеров т.н. «Больших процессов», которых мы, возможно не замечаем в повседневной жизни?
— Смотрите, живой организм состоит из множества клеток, органов и тканей, ведущих себя как отдельная сущность. Живет себе, например, гусеница, все ее органы и клетки гармонично взаимодействуют между собой. Но наступает момент превращения ее в бабочку и начинается растворение, уничтожение ее прежних органов, которые выполнили свои прежние функции и должны быть ликвидированы, чтобы потом из малодифференцированной массы возникли новые органы – органы бабочки. А теперь представим себе, что все клетки гусеницы обладали бы сознанием. Они понимали бы те процессы, которые идут, как акты противостояния, противодействия, войны на уничтожение и противостояния этому уничтожению, но с высшей точки зрения, они включены совершенно в другую логику. Но ведь мы, люди, действующие лица, акторы также являемся лишь клетками и органами больших социальных и культурных систем, которые движутся в своем направлении в соответствие со своей логикой. Мы являемся частью некоего суперорганического процесса и просто не понимаем те процессы, которые сейчас идут и в которые мы включены в качестве клеток социально-политического суперорганизма. Мы можем либо включаться в эти суперорганические процессы, понимая их, либо быть их материалом, либо мусором по отношению к ним.
Вот это и есть «Большие процессы» – процессы, в которые мы включены в качестве маленьких клеточек. Смешно полагать, что на нас организмический уровень заканчивается, а дальше начинается лишь ни на что не направленный хаос.
Когда мы наблюдаем динамику социальных и политических событий, то мы видим, что многие события, которые, как нам казалось, происходили в результате случайных столкновений, аккуратно вписываются в некоторые результаты.
Я приведу два примера. Один более-менее очевидный, другой – идущий в разрез с нашими сегодняшними представлениями.
В 1914 году началась первая мировая война, и начался колоссальный исторический спазм, который продлился до 1945 года. Нельзя считать, что это была одна мировая война, потом промежуток, потом вторая мировая война. Шёл единый процесс, и люди по-разному относились к происходящим событиям, мотивировались разными идеологиями, ставили перед собой различные цели, кто-то решал идеологические задачи, кто-то на этом зарабатывал. Произошла радикальная революция в России и ответом на нее стал национал-социализм в Германии. Созрели условия для глобальной войны, а для этого нужны были опережающие технические разработки – так появились ракеты, и как более отдаленный результат – космонавтика, ядерный проект и его мирное применение – атомная энергетика, первые варианты вычислительной техники, разработанной для анализа разведывательных данных и породившей в своей перспективе современную IT-индустрию.. В обычных условиях ни одно государство не выделило бы столь колоссальных средств на развитие этих направлений, приведших к колоссальному технологическому рывку и перспективам экспансии человеческой цивилизации за пределы Земли. При этом никто из тех, кто начинал этот процесс не добился своих целей.
Представьте себе, что большевиков финансировал германский генеральный штаб. С этим можно соглашаться, можно не соглашаться, но есть такая версия. Россия было выведена из войны в результате большевистского переворота, начался исторически спазм, а в 1945 году советские войска вошли в Берлин.
Другой пример – формирование Украины как нации и как государства. В 19 веке возникает украинская литература и поэзия, в 20 веке – своя политическая философия (Михновский, Липинский, Донцов). Потом происходит важный процесс с Восточной Украиной – формирование своих политических структур в рамках СССР. А Западная Украина досталась Польше и там шли другие процессы. Возникли антипольские движения, которые сформировали свои политические и вооруженные структуры, принявшие участие и в последующих событиях, и в результате появились свои герои – Коновалец, Бандера, Шухевич. Для нас это отрицательные персонажи, но для Украины они являют пример героических действий. При присоединении Западной Украины в Украину влилась эта ветвь, которой не было в Восточной. В 1954 году зачем-то передается Украине Крым. Этому пытаются подобрать какие-то объяснения и разъяснения. Но самое главное, что через 60 лет сработала эта мина, когда Крым был Россией возвращен и в результате у Украины появился свой враг и началось отталкивание от общего культурно-политического организма. Собственно, с этого и началось рождение Украины как государства. Как и положено при родах – с кровью и грязью.
Мы видим направленный процесс, который подталкивается, казалось бы, случайными историческими событиями. В этих примерах каждое из решений диктовалось конкретными задач, а результат с этими задачами не совпадал. Вот это и есть Большие Процессы, в которые мы включены, но которые не совсем понимаем. Это я мягко сказал – не совсем. На самом деле мы их чуть-чуть и искаженно понимаем после их завершения, но иногда некоторые закономерности можно уловить.
Я даже придумал вот такую метафору… Ну, представьте себе, люди играют в шахматы. Каждый игрок ведет свою линию. В итоге, получаем результат, кто-то выиграл или ничья. Но у игры есть своя траектория… Так вот «Большой Процесс» – это траектория игры, который уже задан третьим субъектом, который и выстраивает эту траекторию. Поэтому, игроки – являются лишь исполнителями тех действий, которые направлены на создание этой траектории.
Эта метафора позволяет понять, как с этим можно соотноситься, т.е. не только наши действия, противодействия и уход от действий, но и наше взаимодействие с другими силами дает нам возможность понять, куда направлен процесс.
— А как вы считаете, кто может выступать в роли третьего субъекта?
— Третьим субъектом выступает сам процесс, который мы не понимаем, поскольку мы являемся всего лишь всего на всего его элементами. Именно поэтому мы можем приписать ему какую-то субъектность. Ну, существует там тотальный субъект, который называется Бог, но до него существует множество субъектов, которые отделяют нас от Бога. Собственно, аналитика невозможного и делает в этом направлении первый шаг, рассматривая не только то, что гарантированно будет и могло бы быть, но и то, что в раках наших нынешних представлений невозможно.
— А вы не могли бы привести более близкий, более понятный пример «Больших Процессов»? Вы привели примеры с Германией, с Украиной, но примеры эти могут как восприниматься, так и не восприниматься. Они могут быть понятны и не совсем понятны, всё зависит от мышления отдельного индивидуума. Вот, например, с США происходят какие-либо процессы, которые можно назвать «Большие» или не происходят?
— Безусловно, мы наблюдаем некие процессы. Если пользоваться историческими аналогиями, то видно, что США подошли к той черте, к которой в свое время подошла Римская республика, впоследствии превратившаяся в Римскую империю, т.е. изменение самого порядка управления как такового.
Мы наблюдаем процессы, которые кажутся нам странными и таинственными, но и за ними что-то стоит. Стоят ли за ними люди или это просто некая спонтанная направленность?
Вот то, что распространяется в основном в интеллектуальной интеллигентской среде в Америке — это представление о мировом зле, которое, которое воплощается в белых гетеросексуальных мужчинах. А все что «отклоняется» от этого становится более или менее приемлемы. Откуда это идет и на что это направлено? Нам эти процессы кажутся странными, опасными, отвратительными во многих аспектах, но, тем не менее, мы должны понять, выражением чего они являются и почему. Потому, что на самом деле они разрушают сложившуюся систему оценок, представление о мире. Нас уводят в область непонятного. Если мы примем, что существует не два пола, а 15 или 16, мы разрушим структуру понимания себя и всего остального. Это разрушение оставляет человека наедине не только с собой, но и ещё с чем-то. Вот это «что-то» и должно как-то проявится, причем достаточно скоро, ибо это 200 лет тянуться не будет.
Мы видим, что в результате, казалось бы, чисто интеллигентских спекуляций правительство США начинает наполняться представителями сексуальных и расовых меньшинств, причем это становится политическим нормативом. Квотирование представительства национальных и классовых меньшинств было хорошо отработано в СССР, и было одной из причин, произошедших впоследствии неприятностей. Вот что за этим стоит? Стоят ли действия определенных людей или если этих людей нет, что представляет собой этот процесс? Мы должны представить, до чего этот процесс может дойти и понять, что же из него должно получиться независимо от намерений его организаторов. Получится ведь не то, чего они хотели, а нечто совершенно иное.
— Вы сказали «каковы их намерения», а каковы здесь точки воздействия на эти процессы?
— Если мы понимаем направленность процесса, то мы должны понимать и определенную альтернативу. И, так или иначе, вне зависимости от результата куда они, процессы идут, необходимо эти альтернативы начинать выстраивать.
Вот смотрите, какие процессы идут не только в Америке, но и во всем мире. Да и нас он чуточку затрагивает – это превращение сложного многообразного человеческого сообщества в некоторую более или менее однородную бурду. То есть, когда теряется иерархия ценностей: мужчина – это мужчина, а женщина – это женщина и это хорошо. Женщина должна становиться более женственной, а мужчина – мужественным. Когда этот принцип нарушается, различия начинают не усиливаться, а нивелироваться. А последовательное нивелирование ведет к деградации.
Соответственно возникает вопрос, хотим ли мы быть частью этого процесса или создать свой? Свой, который решает свои особые задачи и обладает иными ценностями. Но эти задачи и эти ценности нужно формулировать.
У нас есть подозрение, что мир направлен на то, чтобы расширить зону сознания и понимания человека. Другими словами понимание процессов и осознанное в них участие.
— Насколько я знаю, на сегодняшний момент, не сложилось единого мнения о том, что же является «движетелем прогресса». Существует мнение, что экономика определяет социальные процессы, а социальный процесс в дальнейшем, уже определяет и подталкивает технологическое развитие. Однако существует и гипотеза о том, т.н. «технологическое развитие», развитие технологий определяет социальные процессы и они в дальнейшем, «рулят экономикой». Возможны и другие варианты. Что вы думаете по этому поводу?
— Ну, смотрите, тут мы пытаемся выделить один фактор, который воздействует на всё. Смена технологий меняет уклад, но, что менее очевидно, и культурный уклад меняет многое. Но это лишь отдельные компоненты, а мы пытаемся каждому из них придать доминирующее значение, что вполне вписывается в существующие схемы.
Мне кажется, что сейчас надо сделать шаг в развитие другого инструментария, надо изучать не воздействие одного фактора на все остальные, а взаимодействие различных факторов. И чем больше факторов и взаимодействий мы будем учитывать, тем больше у нас будет понимание происходящего. Однако для этого нужны новые нормативы и новые инструменты мышления, которые нужно создавать, причем не когда-то в будущем, а прямо сейчас. Вот недавно появились технологии «большого контроля» за поведением людей, и очевидно, что это приведет к появлению других типов политических систем. С другой стороны, когда возникают политические системы альтернативного плана, они начинают выстраивать те технологии, в которых нуждаются и начинается реакция на эти нововведения и сложное взаимодействие этой реакции с происходящими процессами. А эта логика взаимодействия, порождающего непредвиденные результаты, пока ещё слабо разработана.
—- Как вы относитесь к общепринятому многими аналитиками мнению о том, что мировое «технологическое развитие» тормозится элитами? Насколько его можно затормозить в принципе?
— Ну вот смотрите… Высказывается в печати определенные опасения развития тех или иных технологий, использование которых может привести к непредсказуемым результатам, а значит, они должны кем-то контролироваться. Отсюда возникает представление о технологической полиции, которая должна контролировать развитие технологий. А это требует и определенной системы знаний и идеологических ориентиров. Пока по отношению к этим процессам действие каких-то умных понимающих элит не просматриваются. Имеется десяток умных и понимающих голов, каждая из которых действует по-своему, но о какой-то единой линии говорить очень сложно. Если представить себе, что есть элиты, которые правят миром, то приходишь к выводу, что они страдают некой умственной недостаточность.
Кто это? Инвалиды умственного труда? Социопаты? Эти образы не позволяют понять направленность идущих процессов. Идти нужно не от характеристик людей, а от характеристик идущих процессов.
— Олег Георгиевич, хочется коснуться проблемы социального устройства общества. Существующая пропаганда всеми усилиями старается навязать единственную точку зрения возможного развития общества как «электронный концлагерь» с тотальным контролем и ограничением свобод граждан. Что вы думаете по этому поводу?
— Начнем с того, что мы всегда жили в концлагере и от того, что он «электронный» или какой-то другой, ничего не меняется. Меняются средства управления. А средства управления, на что должны быть рассчитаны? На управление широкими массами. Это могут быть определенные нормативы, действующие как управляющие внешние факторы. Это могут быть средства насилия, которые позволяют удерживать людей. С моей точки зрения – средства насилия – это кнут и он менее опасен, чем пряник. Когда вы подвержены пропаганде, рекламе, действию мемов и всего остального у вас гораздо худшая ситуация зависимости, чем угроза насилия. На мой взгляд, когда мы имеем дело с внешним насилием, это менее страшно, чем когда мы имеем дело с внутренним ласковым насилием, но переход к внутреннему насилию действительно происходит. Люди уже руководствуются тем, что они подчерпнули в рекламе, в средствах массовой информации, в интернете и все это начинает ими управлять. С моей точки зрения – это гораздо более опасный процесс. Теперь смотрите – «электронный концлагерь». Неприятность здесь в том, что начинается управление на более примитивном уровне, чем оно было до сих пор. Т.е. нормальное управление с помощью определенных насильственных средств остается, но возникает более сложное управление с помощью информационных манипуляций. А это тупиковая ситуация – снижается сложность самого мышления.
Я не думаю, что дело идет к электронному концлагерю, где все контролируется. Ну, вот представьте себе, развитие средств контроля. Уже сейчас достаточно большое количество камер, технологии распознавания лиц и т.д. Представьте себе футуристическую ситуацию, что в каждом условном кирпичике имеется камера. К чему это приведет? Исчезает ТАЙНА! А к чему это ведет? Это может привести к двум последствиям: либо люди начинают соответствовать тем культурным нормативам, которые есть. Либо наоборот, нормативы разрушаются и позволено всё! Когда мальчик лет 13-14, испытывая сексуальное влечение, занимается онанизмом, он скрывает это от окружающих. В данном случае – это невозможно скрыть и тогда либо это становится общепринятой нормой, либо он сумеет это подавить. И вот к этой развилки мы сейчас подходим, поскольку средства контроля, безусловно, будут возрастать. Но в ответ на это будут развиваться и средства работы с сознанием, позволяющие ускользать от этого контроля. Те государства, которые хотят развиваться и иметь какое-то разнообразие должны идти именно по пути развития сознания. Возможно именно для этого – для развития сознания – и возникает ситуация тотального контроля. Средства контроля провоцируют противоположный процесс активизации сознания, формирования сознания творящего, а не только реагирующего на стимулы. А результат — очень сложное и конфликтное развитие, возможно, как один из компонентов очередного тридцатилетнего спазма.
— 30 летняя война — это термин Владимира Стуса, украинского прогностика и аналитика. Вы знакомы с его работами?
— Да. Первая тридцатилетняя война состоялась в Европе в начале 17 века с колоссальными жертвами. Вторая тридцатилетняя война началась с Французской революции и закончилась победой над Наполеоном. Третья 30-летняя война с 1914 г по 1945 г. И вот судя по всему опять, почти 100 лет по ее окончанию, назревает новый спазм. Интервал немножко сокращается, но, судя по всему, мы идем к каким-то очень напряженным событиям. С одной стороны, накопились противоречия, в том числе и те, о которых мы говорим. С другой стороны, не проявились ещё идеологии, которые станут центрами кристаллизации этого большого конфликта. Я думаю, что в течение нескольких лет такие идеологические структуры проявятся.
— Олег Георгиевич, позвольте остановиться ещё вот на каком моменте… Он касается взаимосвязи социальной формации и технологического развития стран или страны. Вопрос вот какой… Нам усиленно навязывают идею о том, что не сегодня так завтра грядет т.н. тотальный контроль или т.н. «электронный концлагерь». При этом, мы понимаем, что по логике социального и технологического развития следующая социальная формация по уровню производительности труда должна быть выше, чем предыдущая. А учитывая тот факт, что производительность труда определяется уровнем технологической оснащенности, возникает вопрос, а сможет ли новая формация с условным названием «электронный концлагерь» обеспечить более высокую производительность труда? Более высокую, чем существующая т.н. «капиталистическая формация»? На мой взгляд, это невозможно и соответственно, нас ждет технологический откат или утрата технологий. А что вы думаете по этому поводу? Может ли новая формация условным названием «электронный концлагерь» совершить т.н. «технологический прорыв»?
— Ну, смотрите, мы всё время говорим «электронный концлагерь», но в каком-то смысле концлагерь уже существует. Об этом я говорил раньше. Он существует всегда, просто другими способами управляется. Здесь мы сталкиваемся с некой фундаментальной проблемой, с вопросом, о котором стоит говорить. Те методы управления, которые существовали, были рассчитаны на управление поведением людей, заставляя их работать, производить, соблюдать стабильность и многое другое… Но кто-то разрабатывает эти методы, а кто-то осуществляет контроль и за теми, кто эти методы разрабатывает. Т.е., управление социальным концлагерем осуществляют политические и интеллектуальные силы.
И какой бы то концлагерь не был электронный или с колючей проволокой, всё равно это разделение на тех, кто разрабатывает средства контроля и кто их использует будет и никуда не уйдет при существующем устройстве общества.
Ещё раз повторю, большая часть населения всегда жила в концлагере, а та часть населения, которая должна обеспечивать государство и силы развития будет освобождена от тотального контроля и я, откровенно говоря, не вижу тут чего-то нового.
— Олег Георгиевич, существует мнение о том, что мировые элиты прилагают достаточно большие усилия по уменьшению количества населения в мире в целом, это с одной стороны. С другой стороны, технологический уровень развития цивилизации предполагает некую корреляционную связь между количеством населения и технологическим развитием. Чем выше «технологический уклад», тем большее количество населения должно проживать в данном анклаве. Как пишут и говорят некоторые эксперты (М. Хазин), для успешного функционирования экономики 6-го технологического уклада необходимо около 0,5-1 млрд. населения потребителей. Для 4-5 уклада – около 0,3-0,5 млрд. чел.
Данная взаимосвязь технического развития и количества населения предполагает, что при уменьшении населения в мире может произойти технологический откат. Не могли бы вы поделиться своими соображениями по этому вопросу?
— Здесь немножко другой аспект. Сейчас мы имеем дело с экономикой потребления, т.е. экономика развивается, поскольку есть покупательный продукт и понятно, что по мере автоматизации, роботизации и прочего, прочего численность людей, которые принимают участие в создании этого условного продукта сокращается, а излишек людей уходит в сферу обслуживания. Но это процесс, который характеризует именно экономику потребления.
Наряду с этим существует масса неутилитарных задач: освоение космоса, например, или океана, создание сфер общения, ну, например, с китами или дельфинами и многое другое. Но, необходимо понимание, зачем всё это?
В современном мире главным становится не что сделать, а как сделать. Не зачем, а как. И крайне важно перейти от этого «как» к «зачем». Тогда проблема избыточной массы населения отпадает – неутилитарных задач неизмеримо больше, чем утилитарных. Чтобы накормить людей сельскохозяйственной продукцией и 3% населения достаточно, произвести все необходимые технические устройства нужно еще 10%, ну, разработать эти устройства, ПО – ещё 10%. А остальные Люди могут включаться в те самые задачи, которые определяются словом «зачем»
А теперь насчет сокращения населения. Об этом тоже говорят, но возникает вопрос, а кто собирается сокращать население? Ну, явно эти люди находятся не в Кении, Уганде, Эфиопии.
Наверное, они находятся в рамках современных технологических сообществ. Но сокращение касается именно этого населения, по большому счету. Ведь рождаемость ниже воспроизведения населения характерна для всех технологических сообществ.
С одной стороны – это изменение роли женщины, когда женщина становится неким неопределенным существом, у которой нет обязанности и ответственности рожать. У мужчины есть обязанность воевать, мужчина существо военнообязанное. А женщина обязана производить потомство, так или иначе. Но если это не совсем женщина, а что-то не совсем неопределенное: родитель № 1 или 2, или 3 , тогда понятно, что эта функция начинает отпадать. А кого это касается? Это ведь не Африки касается, мусульманского мира или Индии. Это касается лишь современных технологических обществ. Заговор направлен на сокращение этих людей – европейцев, русских, японцев? Я думаю, что мы имеем дело с совершенно бесконтрольными процессами. Просто нужно ставить цели, выходящие за рамки непосредственного удовлетворения своих конкретных интересов.
— Ваш ответ мне напомнил статью, написанную в 1991 году про БТМ (Бесприродный технический мир) написанную Г. Альтшуллером и И. Верткиным. Статья называлась «Восемь мыслей о природе и технике». Они провели расчеты, и выяснилось, что земля вполне может прокормить и 10 и 12 млрд. человек. Однако для этого уже вчера необходимо решать совершенно другие задачи: разрабатывать новые технологии по обеспечению населения водой, энергией, едой, утилизацией и переработкой мусора и т.д. Для этого необходимо свою мыслительную деятельность направить в несколько иную, неутилитарную область, т.е. это то, о чем вы говорите сейчас.
— Я бы сказал не только обеспечить текущие потребности, но и выйти за рамки этих потребностей. Вот это мне представляется главной задачей, а эта задача требует идеологического, религиозного, культурного обоснования. Если религия возникает, потому, что она возникает, а не потому, что мы её придумываем, то культуру мы можем воссоздавать как культуру активного типа. В данном аспекте мы уже говорим об активном сознании, которое становится производителем культурных форм и всего остального.
— Однако сейчас это пока не наблюдается. Пока.
— Пока нет, но это ж от нас зависит. Ключевая задача сейчас – развитие методов активизации сознания. Когда человек обладает активным сознанием, действующим, производящим смыслы он выпадает из круговорота: мы что-то делаем, чтобы у нас появились деньги, деньги у нас появляются чтобы что-то купить, мы что-то купили, покушали и опять пошли на работу, чтобы появились деньги и опять по кругу…
Должно создаваться нечто, что соответствует высоким целям, направленным на духовный мир. А пока 200-300 лет идет противоположный процесс, когда материальное становится более ценным, что и приводит ко всем нынешним проблемам и неприятностям.
— Олег Георгиевич, в одном из своих интервью Роману Газенко вы высказали свое мнение о неадекватности мировых элит. Есть ли возможность противостоять этой неадекватности или это всё относится к Большим Процессам. Можно ли на эту неадекватность влиять и если да, то каким образом?
—Ну вот смотрите… Если управляющие элиты неадекватны, то они страдают какими-то умственными увечьями и если мы начинаем на эту тему рассуждать, то мы должны подумать, что есть мы, которые не сильно этими увечьями страдаем. Тогда что мы можем сделать? Для начала мы должны создать понимание того, какие идут процессы, что происходит и как мы должны действовать.
Если мы имеем дело с реально существующими психопатами которые управляют процессами, ведущими в сторону каких-то больших неприятностей, то люди которые усиливают в себе функцию понимания должны, безусловно, не только понимать друг друга и в каком-то смысле взаимодействовать, но и понимать опять таки точки воздействия на эти процессы. Здесь очень важно чтобы не та элита, которую мы считаем управленческой и дегенеративной, а та, которая реально существует, чтобы она осознала свою самостоятельность.
Очень часть люди пытаются обслуживать какие-то процессы. Много умных людей, которые обслуживают что-то, здесь нужно понять, что у нас, у тех, кто размышляет на эти темы, есть нечто СВОЁ и это СВОЁ нужно развивать по большому счету.
Необходимо появление таких интеллектуальных областей, которые не подвержены этому процессу деградации.
-Олег Георгиевич, большое спасибо за очень интересный разговор.